Протоиерей Всеволод Шпиллер. Слово на пассии.

В последний раз в этом году мы присутствуем за вечерним великопостным богослужением, во время которого Церковь зовет верующих с особенной сосредоточенностью и как можно глубже задуматься над тем, что же дарует нам водружаемый за этим богослужением посреди храма Крест Господень? Так Церковь готовит нас к уже приблизившейся Страстной седмице и к празднику Воскресения Христова с их чудными богослужениями, несущими в себе столько пресветлой благодатной силы и радости.

Церковные богослужения — не просто благочестивые воспоминания о каких-нибудь особенных событиях в земной жизни Спасителя или Церкви. И они не просто что-то символизируют и разными воспоминаниями и созерцанием символов настраивают верующих на особенный, нравственновозвышенный лад. Душевные переживания оставляют человека замкнутым в себе, не размыкают душу, не превращают субъективные чувства в действительные встречи с иной, высшей, духовной, божественной реальностью. Во время богослужений происходит прорыв в этот мир божественных энергий. В них видимое выражение находит для себя таинственная жизнь Самого Христа, духовным, мистическим Телом Своим обнимающего всю бесконечность бытия всего мира, космического бытия. В богослужениях отражаются события абсолютного значения, происходящие в самой первожизни, в жизни божественной. Участвуя в богослужении как надо, мы делаемся во время богослужений в самом настоящем смысле причастниками благодатной божественной жизни. Не отвлеченно, не мысленно, не символично, но реально получаем благословенные дары божественной Любви, явившей Себя в Боговоплощении, в невыразимых страданиях, пережитых Богочеловеком в страшную гефсиманскую ночь, потом на Голгофе, и, наконец, в самой смерти на кресте. И все, дарованное Им в превосходящей всякий ум тайне дивного Его пресветлого Воскресения и Вознесения.

Верой своей лучше и глубже мы сможем принять в себя эти священные дары, и они в нас будут действеннее, когда в своем неложном уповании на них мы будем готовы дать отчет, как требует апостол (1 Пет. 3,15), хотя бы себе самим, если не другим. Каковы же эти дары? В чем они? И что требуется от нас для их усвоения?

Вот этому и должны помочь совершаемые в наших храмах в эти воскресные великопостные вечера Пассии с беседами о Тайне Креста Господня.

Тайна Креста есть прежде всего тайна нашей христианской веры в чудо соединения божественного с человеческим в Распятом на нем. Не человек, а Богочеловек умер на Кресте. Тайна Креста есть тайна непоколебимой веры христиан в избавление от безнадежной подвластности нашей злу, поразившему самую природу или естество человека. Избавление совершилось, по вере нашей, силой вошедшего внутрь этого естества Бога, ставшего человеком. Тайна Креста — это тайна спасения людей, их освобождения от тяготеющих над всем людским родом страшных последствий греха — и первого, и каждого человека, всех людей — искупительной силой Божественной Любви. Крест Господень — это тайна искупления, то есть снятия со всех нас с вами вины о грехах принявшим вину о них на Себя Божиим Сыном и Сыном Человеческим Иисусом Христом. Да поможет нам Бог сейчас, в отпущенную нам меру чувств и ума, приблизиться к этой тайне ради укрепления и веры нашей, и жизни в вере.

Вера в чудо соединения божественного с человеческим, иначе говоря в Боговоплощение, неотделима от веры в Единого Бога в Трех Лицах. Христианское учение о Боговоплощении, в сущности, завершает учение о Пресвятой Троице. Сознанию нашему Божественное Тричислие дано как взаимоотношение Трех Лиц, оставляющее Их неслиянными, но в то же время и нераздельными, или единосущными. Природу такого же взаимоотношения мы не можем понять иначе, как полноту совершенной Любви, как Любовь, которая вовсе не есть одно из свойств Божиих, а есть субстанциальный акт Божественной жизни. Это — сама сущность тройственного взаимодействия и взаимоотношения в Божественном бытии.

Именно так Церковь учит понимать сказанное евангелистом Иоанном: «Бог есть Любовь» (1 Ин.4,8). Отсюда и происходит абсолютная прозрачность и взаимопроницаемость Божественных Лиц при абсолютном самостоянии Каждого Лица с Его особенными свойствами.

Любовь же не может быть обращенной на самое себя. Она немыслима иначе, как движение, направленное к кому-то, к чему-то, из себя. И Бог, Который есть Любовь, немыслим нами иначе, как движение в Себе и из Себя, к не-Богу. Неизменяемость Бога не есть неподвижность.

С этим связывается христианское понимание миротворения. В огненном движении Божественной любви, из бездны свободы возникает акт божественной творческой воли. Воли Любви, которой нужен — не побоимся здесь этого слова, памятуя всю его относительность! — другой, друг, любимый. Так из небытия возникает «другое», то есть бытие. Так творится мир и посреди творения — человек, как друг Божий, как друг Творца, Богом возлюбленный, Богу нужный.

Какой пустой и скучной была бы жизнь наша в этом мире, если бы мир возник и существовал бы «просто так». И как радостно жить, когда знаешь, что не без тебя, любимого, Бог существует, что ты Божественной Любовью поставлен в центре и на вершине мира, ты, возлюбленный Творцом и Ему со-образный.

В Трех Лицах или Ипостасях Пресвятой Троицы божественная Любовь раскрывается разно. В Лице Отца, в Первой Ипостаси, Она — изначальная, рождающая праоснова бытия. Во Второй Ипостаси, в Сыне Божием — изводящая в бытие мысль и волю Отца; Она — Слово, выражающее эту мысль и волю и так творящее мир. В Духе Святом, в Третьем Лице или Ипостаси, Она — движущая сила. К творению, то есть к миру, Пресвятая Троица как бы обращена, следовательно, Второй Ипостасью, в Лице Сына Божия, Божественного Слова. О Второй Ипостаси так и говорят нам пророки и апостол: Художница при сотворении мира (Притч.8,30) и все Ею начало быть (Ин.1,3). Творя же мир, Творец как бы берет на Себя ответственность за него, за восполнение Собой недостающего творению. Потому обращенный к нам Второй Ипостасью еще в миротворении, Бог и нисходит к нам Ею же как восполняющая мир, как спасающая нас Божественная Любовь, являет Себя в Лице Сына Божия, воплощающегося Слова, в Господе Иисусе Христе. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего... да спасется мир через Него» (Ин.3,16-17).

От чего же «да спасется»? От того зла спасется, темные потоки которого всегда заливали мир со всех сторон. От зла, которое исковеркало не злую, а добрую, богоподобную нашу природу или естество человека — друга Божия, друга Творца. Сколько бы нас ни уверяли, что человек есть существо, мучимое врожденными — иначе говоря, присущими его природе звериными инстинктами, низменными страстями, преступными влечениями, что подсознательное подполье людей полно кроющимися в нем отвратительными «первичными комплексами», будто бы безраздельно нами владеющими, сколько бы ни твердили, что люди по природе своей злые, а не добрые — мы, христиане, непоколебимо верим в присущее естеству человека добро. Мы ко всем людям относим слова псалма: «Я сказал: вы боги» (Пс.81,6; Ин.10,34). Как никакое другое учение, христианство безмерно возвышает человека. Но безусловное, богоподобное в человеке добро христианство видит в его изначальной, а не эмпирической, теперешней природе.

Теперешняя же природа его и наш взгляд в самой своей сердцевине поражена злом. Более того, — злом, здесь возникающим, здесь имеющим порождающий его экзистенциальный центр. «...Извнутрь, из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребства, завистливое око... все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мк. 7;21,23). И от него и приходит спасти нас Сын Божий.

Но зло, все мучающее нас зло со всеми последствиями, неприсуще естеству человека — оно именно возникает в недрах внутренней диалектики свободы. В нашем христианском понимании свобода — это творческая сила духа, сила его самоопределения из его последней глубины. И существует диалектика свободы; она может переходить в свою противоположность. В библейском рассказе о грехопадении говорится об этом. Он имеет чисто мифологическую форму, почему нам и кажется чересчур примитивным. Рассказывает же он о высоте как норме первозданной природы человека и о падении с этой высоты; о том, как свобода наша отвергла любовь Божию к нам и любовь к Богу; о вольном, свободном отказе человека самоопределиться в Боге и о страшной — в результате — порче, искажении этим изначальной природы нашей.

Так оказалась испорченной природа человека не только нравственно. Разобщение с Богом не только нравственно расшатало человека. Бог есть источник жизни. Сообразность человека Богу означает, что изначальной его природе сообщена была возможность, потенция бессмертия. Отделение от Бога влечет за собой утрату этой возможности. Оно есть смерть, по слову св. Иринея Лионского (III век). Человек, отделившийся от Бога, становится смертным. Так повреждение нашего изначального естества ввело в мир смерть, радикальнейшее зло. И мир ожидал спасения и от этого радикального, предельного зла.

Зачем же ради спасения людей от всего этого зла понадобилось не что-нибудь иное, а именно Боговоплощение, то есть крайнее уничижение Божие? Все, что было пережито вочеловечившимся Богом в лице Иисуса Христа — и все его страдания, и даже смерть, и Воскресение? В чем их спасительная для всех сила? И если такая сила в них есть, то почему же до сих пор мир лежит во зле, как во зле лежал он и до Христа? Почему мы продолжаем жить под страшной его властью, как и прежде под его властью жили миллиарды людей? И продолжаем... умирать?

Что совершается в поразительном уничижении Бога в принятии Им на Себя человеческой природы, понять ограниченному человеческому уму более чем трудно. И также трудно понять, как выводится оно из подвластности злу — мы говорим: греху и его последствиям — Божественной силой воплотившегося, вочеловечившегося Бога Слова. В частности, трудно потому, что мы совсем забыли, что такое естество.

Когда мы думаем о каких-нибудь каменных, деревянных или железных вещах, мы плохо представляем себе каменность, деревянность или железность отдельно от них, как самостоятельно существующую сущность, как особую сущностную реальность. Но как есть она, так есть, существует как совершенно особенная реальность и живая сущность, естество человека, реализующееся в душе и теле каждого человека. Поэтому все люди оказываются соединенными сущностным единством одного и того же естества. Причем таким образом мы связаны и с теми, кто сейчас живет, и с теми, кто жил до нас, и с теми, кто придет жить после нас.

Это человеческое естество, его живая сущность соединилась с Божеским в воплотившемся Боге Слове, в Иисусе Христе. Оно приняло внутрь себя Божество. И то, что было в Богочеловеке, поэтому соделалось достоянием и всего человечества. В чем же состоит это достояние?

В восприятии Богом нашего естества оно обновляется, воссоздается, оно новотворится. Внутрь его вводится благодатная возможность-потенция преодоления нравственной порчи, возможность, полностью реализовавшаяся в лице Иисуса Христа, в Его беспорочной святой жизни. Естеству человека, воспринятому Божеством, сообщена была также и благодатная возможность-потенция преодоления предельного зла — смерти. Потому что Христос Воскрес. Умер и восстал из мертвых! Так что теперь мы все обладаем этими двумя возможностями — потому что обладаем тем же естеством, какое было и у Богочеловека Иисуса Христа. Вот в чем наше достояние, даруемое нам Боговоплощением через принятие Богом на Себя нашего естества.

Но эти возможности как силу, возводящую человеческое естество к высшему достоинству, Бог все же подает с Креста Господня! Воплотившийся Бог в лице Иисуса Христа проходит еще и Гефсиманию, и Голгофу. Богочеловек претерпевает невыразимые муки души и муки телесные. Зачем же?

Наконец, Он проходит через смерть, несмотря на таинственное личное, сущностное тождество с Богом. И об этом Сам говорит: «...на сей час Я и пришел» (Ин.12,27). От Церкви же, учащей устами свв. отцов, узнаем, что «для принятия смерти имел Он тело» («Слово о воплощении Бога-Слова, и о пришествии Его к нам во плоти», св. Афанасий Великий), и «чтобы нам ожить, мы имели нужду в Боге, воплотившемся и умерщвленном» (св. Григорий Богослов). Как же это понять?

Бог есть Любовь. Поэтому только Ее, только Божественную Любовь мы и можем увидеть в принятии на Себя Богом всей жуткой судьбы нашего человеческого существования. Нужно оговориться: ставшей жуткой в вольном отпадении от Бога, в вольном отказе человека от жизни в Боге, с Ним. Бог же не насилует свободу. И вот, сострадательной любовью к каждому из нас в лице Иисуса Христа Он входит во все страдания, происходящие вследствие греха, отделяющего нас от Бога. Он Себе усваивает горчайшие муки, какими может мучиться человек. Даже муки одиночества и оставленности всеми, когда Христос был отдан во власть не силам хоть какого-то разума и законного порядка, а просто дикому разгулу и жестокости страстей и варварства. Ведь против Него, из темноты того времени, выступали тупость, невежество, ненависть, зависть, низость... И Он прошел через все, что может не только уязвить человека, но и растерзать, сострадая нам во всем. Так Он проходит и через последнюю муку, через смерть.

Сострадательной любовью Он наши грехи делает как бы Своими, Свое безгрешное человеческое естество отождествляет с греховным естеством каждого из нас. Свет мира погружается в кромешную тьму греха и происходящих от него мучений, до кровавого пота на челе — помните? — в страшную Гефсиманскую ночь безмерной скорби за грехи всех людей, всего мира... Так, в таком отождествлении с нами силой вольного акта, Он и становится Агнцем Божиим, вземляющим грехи мира, то есть соделывает Себя Самого как бы виновным и ответственным за все грехи мира.

Конечно, перед тайной этого «взятия» изумевает ум. Но некоторое уразумение ее все же возможно. Так, мы можем понять, что оно во всяком случае не было опытным, эмпирическим переживанием всех грехов людских от Адама и до наших дней, а затем от нашего времени до Страшного Суда. Мы можем понять, что то был совершенно особый образ изживания всечеловеческой греховности как бы в ее интеграле. Принятие на Себя всего человеческого греха осуществляется не в эмпирическом его многообразии, а в особой интенсивности и полноте изживания, ставшими его эквивалентом, что было возможно лишь Богочеловеку. Поэтому-то каждый человек в прошлом, настоящем и будущем — приближающийся ко Христу верой, любовью и покаянием, в чаше страданий, до конца выпитой Христом, может найти и может узнать и свой собственный грех, изжитый до последней глубины и взятый на Себя Богочеловеком. Взятый потому, что был выстрадан Им Самим и тем обессилен . Вот страшная и в то же время сладостная аксиома нашей веры! И в ней и заключен смысл того, что мы зовем искуплением.

Вмещая в Себя муки людей как следствие грехов и как — по справедливости — наказание за них, страшным их изживанием Богочеловек уничтожает их как преграду между нами и Богом. Он в Себе примиряет Человечество с Богом, потому что таким образом Самим Богочеловеком дается как бы «выкуп» Божественной справедливости за грех, требующий возмездия. И так, беря на Себя грехи мира и искупая их перед судом Божественной справедливости, Он новотворит природу человека, Он обновляет наше естество. В искупленное естество людей вводятся две утраченные им возможности, ему сообщаются два благодатных светоносных дара: преодоления нравственной порчи и восстановления целостности человеческого бытия, то есть души и тела, разрушающейся в смерти. А это и есть упразднение смерти, это и есть победа над ней.

В Адаме, первом человеке, в его действительной смерти первозданное естество сделалось смертным вследствие вольного отторжения его от источника жизни, Бога. В Иисусе Христе, в Его действительном Воскресении, раскрылась возможность бессмертия человека. Как в начале человеческой истории не один Адам, но весь род людей, человеческий род, подпал под злые последствия совершившейся в нем порчи естества, так теперь, в новом Адаме, в воплотившемся Боге, в Иисусе Христе в то же естество вступают благодатные силы, спасающие его и от радикальнейшего зла, от смерти. Люди получают эти дары как вложенные в естество наше объективные возможности, или потенциально. И они являются благодатным достоянием человеческого рода.

Однако, усвоим ли мы, реализуем ли эти возможности, сделаем ли их своим субъективным, собственным достоянием, — это зависит исключительно от нас самих. Это может быть делом лишь свободного произволения каждого их нас. Захотим — усвоим. Не захотим — они останутся неусвоенными, нереализованными. Божественная Любовь не насилует нашу свободу... Захотим — войдем в совокупность усваивающих их благодатную силу, совокупность, которая и есть живая сущность нового, обновленного Божией силой, естества. Имя ей — Христова Церковь, мистическое Тело Его. Духовное Его Тело.

Все совершившееся в Боговоплощении, хотя и совершилось во времени, принадлежит Вечности. Совершившееся во времени Боговоплощение, нераздельное и неслиянное соединение человеческого с Божественным, пребывающее в Вечности, и есть Церковь Божия, Церковь Христова. Она есть вечное усвоение Богом человеческого естества, а естеством человеческим — Божественной жизни. Вот почему усвоение отдельным человеком благодатных даров и сил от соединения человеческого с Божественным есть не что иное, как воцерковление.

Значит же это, что только в подвиге свободного обращения человека к Церкви и действительного воцерковления спасительные дары Боговоплощения и Искупления перестают быть лишь объективными возможностями нашего естества, становясь субъективными, собственным нашим достоянием и силой. На пути воцерковления нашего дары и Гефсимании, и Голгофы, всех искупительных мук, и смерти, и самого Воскресения Господа Иисуса Христа и прославления в Нем человека, становятся нашими, неотъемлемо нашими...

На этот единственный путь ко спасению в высочайшем смысле, на путь, адекватно выражающий всю парадоксальную правду христианства, и зовет всех людей Крест Господень.

Аминь.

1973 год.