На реке с Астафьевым. Беседа с Сидоркиным В.Н.

Материал из EniseyName.

Перейти к: навигация, поиск

Ну не загадка ли – его царь-рыба?!

Так что за животина такая – царь-рыба? В редакции у нас нет-нет да и вспыхнет по этому поводу спор. “Ясно, что это осетр, – говорят сведущие, – загляните в астафьевскую книгу и все вопросы отпадут”. “Ну нет, осетр не может быть царь-рыбой! Стерлядь – другое дело”, – возражают им штатные спорщики. “Да, таймень это!” – утверждают самые начитанные. Решив прекратить редакционные споры, я и отправилась в Енисейск, к Василию Нестеровичу Сидоркину, с которым не раз ловил писатель земли русской и на Енисее, и на удивительной реке Сым не только царь-рыбу.


Так это же речной поросенок!

Виктор Петрович нежно относился к своему младшему другу. В пору их первого знакомства был Василий Сидоркин егерем-охотоведом, в тайге всадили браконьеры ему нож в сердце, и спасла от смерти, выходила его в Енисейске медсестра Леночка, которая и стала его женой, матерью двух чудных девчушек. Виктор Петрович полюбил эту семью, тронуло его сердце их история, первая встреча Василия и Елены в больничной палате, которая словно была "списана" с военных его повестей. “Я почему-то Сидоркина на войне представил, рядом… Верный человек, не подвел бы, – говорил как-то Виктор Петрович о своем енисейском друге. – На войне он полезный человек был бы. Там же не только стрелять надо, но еще не глотничать. Кусок хлеба пополам разделить и обутки починить…”

“Много таежных троп прошли они друг с другом, – говорит вдова писателя Мария Семеновна Астафьева-Корякина, – много ночей просидели у костра, много сокровенных дум было открыто друг другу… Пришло время, когда старшего друга не стало. Когда “друзей” у Виктора Петровича стало вдесятеро больше, чем при жизни, когда предали те, кто “клевал с ладони” писателя, тогда Василий Сидоркин без лишних слов и слезно-патетических воспоминаний перенес сворю помощь, дружбу, признательность на жену. А сам писатель в Енисейском районе остался навсегда живым и любимым”. Как точно сказано! Все время у меня было ощущение в Енисейске, что Виктор Петрович Астафьев где-то здесь рядом, переселился сюда, подальше от нашего “столичного” шума.

И вот я в скромном доме Сидоркиных, приметном разве только медвежьей шкурой да другими охотничьими трофеями, где многажды бывал писатель. Разговор с хозяином, который отвел два срока на посту главы Енисейского района и сейчас пока находится на распутье, мы начали, конечно же, с царь-рыбы. Я прошу разрешить наши сомнения, и Василий Нестерович с присущей ему неторопливостью и основательностью пытается их разрешить.

–Конечно же, когда Виктор Петрович писал свою книгу, он подразумевал под царь-рыбой осетра. Разговаривали мы с ним и говорил я ему: “Виктор Петрович, но все-таки царь-рыба это не осетр, а таймень!” Он соглашался со мной, но частично. Да, говорил он, таймень это речной лев, царь. Мы однажды тайменя поймали, а у него в желудке оказалась пятикилограммовая щука! Эту речную разбойницу Виктор Петрович называл подкоряжницей, сидит под корягой и ждет добычи, но и она от тайменя не ушла.

–Ну а почему царь-рыбой Виктор Петрович назвал все-таки осетра?

–На Сыме, кстати, осетра нет, он водится в Енисее. А осетр там размеров очень больших, до ста килограммов бывает и даже больше. Таймень, хотя такого никто на моей памяти не ловил, говорят, дотягивает до 80 килограммов, уступает он тут осетру. Ну и еще один фактор. Все мы помним, что осетрина всегда стояла на царском столе и всегда была царской рыбой. Но по силе, мощи и красоте своей царь-рыбой, пусть это будет мое личное мнение, является только таймень. А осетр… это речной поросенок.

–Вот так поворот!

–Он, как поросенок, ползает по дну и собирает всяких червячков. У него и рот-то открывается, как у поросенка. А у тайменя зубы мощные в три ряда, у него даже на языке зубы, чтобы добыча не соскользнула, добычу свою он бьет хвостом, глушит сразу. Мы не спорили с Виктором Петровичем по этому поводу, просто размышляли. Астафьев соглашался: у меня таймень сошел, рассказывал он, наверное, килограммов на 80, и я ничего не мог с ним сделать, лопнуло все, катушку не смог удержать, руки все побил, а таймень долбанул, порвал все и ушел. Такого тайменя вытащить невозможно.

–Василий Нестерович, а вам самому удалось поймать царь-рыбу? Вы же все-таки выросли на берегах Сыма.

–Самого крупного тайменя я увидел впервые в руках Александра Ивановича Лебедя. Он поймал царь-рыбу на 29 килограммов. Но это было не на Сыме, а на границе с Туруханским районом на одном из притоков Енисея. Как Лебедь радовался, это надо было видеть. Ему повезло, таймень, выскочив из воды, через жабры сам захлестнул себя поводком. Он изрядно измотал Александра Ивановича, но тот его не отпустил. Такого тайменя вытащить невозможно, потому что могут крючки разогнуться, поводок и заводное кольцо лопнуть, и уйдет. А это такое разочарование, что не описать. Противостояние длилось минут пять, а потом рыбу пришлось добивать из карабина. Я вытащил тайменя на 32 килограмма, но это случилось позже, и его тоже пришлось добивать.

Васюткино озеро

–Интересно, а при каких обстоятельствах вы познакомились с Виктором Петровичем?

–Было это, по-моему, в 1988 году, работал я тогда в органах охотнадзора и приходилось мне наказывать за браконьерство очень больших людей, крупных руководителей, в мои сети попались однажды даже работники из органов КГБ. Так что рисковал я очень сильно. Отвечал за Пировский, Казачинский, Енисейский, Северо-Енисейский, Туруханский, Мотыгинский районы и за два города –Лесосибирск и Игарку. И вот в Пировском районе, в Большекетском бобровом заказнике, прокурор района со товарищи построили “кафтановские заимки” и там оттягивались, занимаясь браконьерством. Я проехал и их зимовья спалил. Тут поднялся визг, рев, меня попытались посадить в тюрьму. Но это же заказник был, там ни заимок никаких не должно быть, ни охоты. Сотрудник газеты “Восточно-Сибирская правда” Василий Медынский, прослышав про “поджигателя”, приехал ко мне, познакомился с моей деятельностью и поехали мы в Пировский район. Заходит он, мужик под два метра, в кабинет к прокурору и говорит басом: “Так вот, запомни: если ты этого охотоведа тронешь, я тебя посажу сам!”

Этот журналист познакомил меня с собкором "Комсомольской правды” Колей Савельевым, а тот уже познакомил с Виктором Петровичем Астафьевым. Кто его знает, не поджог бы "кафтановские заимки", не свела бы меня судьба с Астафьевым. Я уже читал “Царь-рыбу” и знал даже его героев в жизни.

Я окончил ярцевскую среднюю школу, с нами училась, она была в старшем классе, красивая очень девочка Ира Пермякова, отличницей была. Однажды пьяный водитель экспедиции летел по селу на газике, а она с подружкой перебегала как раз улицу, и он сбил ее насмерть, а подружка осталась жива. Я даже знаю место, где это случилось. Отец Иры, когда узнал об этом, хотел убить этого водителя, в селе говорили, что его закрыли в милиции, и он страшно кричал там. Виктор Петрович все это описал в своей “Царь-рыбе”. Я читал и узнавал Ярцево, его людей.

Под именем Командора изображен отец Иры. Он был дерзким рыбаком и всегда уходил от охраны. На Сыму – песчаные косы, он знал их досконально, и так ловко маневрировал на своей “казанке”, что все время сажал погоню на мель. А еще там есть такой герой Грохотало, на самом деле его звали Яша Шульга. Я его помню, тучный такой, здоровый. Он был из ссыльных украинцев и говорил: “Грохотало, грохотало, грохотало, а потом как закоммунарило!” Так "закоммунарило", что многие в Сибири оказались. Но как Астафьев о нем пишет, послушайте: “Грохотало глыбой лежал на песке. Он так храпел (а он страшно храпел на самом деле), что казалось, как будто у него в гортани перекатывается якорная цепь”. Я когда прочитал, смеялся до слез, а потом и не заметил, как этот кусок из романа наизусть выучил. Встреча с автором "Царь-рыбы" стала для меня великой радостью.

–Получается, что Виктор Петрович, сам того не ведая, и вашу жизнь тоже описал.

–Самое интересное, есть эпизоды, словно скопированные с моей жизни. А в “Васюткином озере” я полностью увидел себя, хотя Виктор Петрович описывает случай из своего детства. Я тоже заблудился в тайге, так же залазил на дерево, высматривая свой дом, так же ночевал у костра, и сам вышел. Мне семь лет тогда было, отец подарил мне ружье, и я сам ходил на охоту, уток добывал, рябчиков. Ребятишек-то в семье двенадцать человек было, я – одиннадцатый. В школу нас родители только в конце сентября отпускали, до холодов мы делали заготовки на зиму, ягоды собирали, орехи , охотились на дичь. Вот я и заблудился во время охоты, как астафьевский Васютка.

Роман готов!

–Василий Нестерович, вы бывали с Виктором Петровичем в тайге много раз. Он ведь рассказчик был замечательный и неутомимый и пел красиво. В тайге таким же оставался? –Нет, он не любил много говорить, когда бывал в тайге, по-моему, он наслаждался ею. Молчал и много думал. Расскажу такой эпизод. Виктор Петрович попросил отвезти его на лодке на рыбалку, а мы с Колей Савельевым поехали на мотоцикле ягоды собирать. Увлеклись, и я вовремя к Астафьеву не приехал. Подъезжаю к нему на моторке с чувством вины и вижу такую картину: сидит Виктор Петрович с удочкой, костерок догорает. “Вася, ты что так задержался?” – спрашивает он меня по-доброму. Я начинаю объясняться, зная, как он не любит таких опозданий, и вдруг вижу – у него настолько просветленное лицо! Рядом два ведра крупных окуней. Два ведра надергал! Шесть рябчиков добыл да еще больше мешка кедровых шишек. Я все принял, в лодку переложил. А осень золотая была, солнце весь день стояло, бабье лето. И он, просветленный такой, вдруг говорит мне, когда я уже принимал от него ружье, всего три слова: “Вася, роман готов!”

Я абсолютно тогда не знал, о каком романе он говорит. Потом уже понял, это был роман “Прокляты и убиты”. В тот день он его окончательно продумал, проработал, увидел. Именно там, на реке Сым. Потом этот роман вышел – тяжелейший роман, после которого в сторону Астафьева плевали, лаяли на него, проклятья сыпались на его голову. А он говорил правду-матку, о которой столько лет все молчали. Но это многим не нравится, очень не нравится, когда говорят правду. Никогда не забуду эпизод расстрела двух братьев-близнецов, пареньков из сибирской деревни, которые так и не поняли, зачем их расстреляли? Так я прикоснулся к этому роману. Тогда я не понимал ничего. Сейчас бы, конечно, я такие ему условия создал, лишь бы только он творил.

–А будет на Сыме заповедная зона?

–Все делается для того, чтобы она была. Виктор Петрович поддержал мою идею создания Сымского природного парка еще в 90-х годах. Не надо путать его с национальным природным парком, где трогать ничего нельзя. Статус природного парка пониже, он остается в составе территории края, не отделяясь от него. В нем есть заповедные зоны, например, глухариные тока, и зоны традиционного природопользования, у местных жителей не отнимается его исконный промысел. Общая площадь будущего парка составляет более двух миллионов гектаров, это почти две с половиной тысячи квадратных километров. В 1994 году здесь работала первая научная экспедиция Красноярского госуниверситета, которая подготовила эколого-экономическое обоснование. В 2004 году губернатор Хлопонин эту идею поддержал, территория под будущий природный парк зарезервирована до 2007 года. И организация его должна начаться с января 2006 года. Лишь бы было финансирование из краевого бюджета, без такой строчки в бюджете края создание парка невозможно.

Про любимую речку Сым Виктор Петрович написал много рассказов интересных, затесей. А истории сама жизнь подбрасывал. Расскажу один случай, который очень развеселил Астафьева. У него была любимая блесна, на которую щук ловил. Как-то он забросил ее, и она зацепилась за корягу. А ему жалко ее. Я говорю: “Виктор Петрович, подожди, я сейчас помогу”. Подъезжаю на лодке и по леске начинаю перебираться к блесне. Виктор Петрович переживает: “Вася, оторвешь!” Раз сказал, два, три. А Коля Савельев подзуживает: “Оторвет! Оторвет!” Мне, рыбаку, охотнику, не доверяют! Я не выдерживаю, разворачиваюсь: “Виктор Петрович, я же вас не учу романы писать”. Потом подтянулся, веслом затянул эту блесну и отцепил. Как они смеялись потом: “Ну, Вася, уел!” Тайга наша давала много тем Астафьеву. Ему нужна была эта таежная тишина. И я рад, что ни на какой другой речке он не был столь часто, как на реке Сым. Спокойная, плавная, с сахарными косами и дюнами… удивительная река. "Есть еще, есть еще красота да покой на земле!" – писал Виктор Петрович о наших местах. И рыба здесь самая вкусная.

–Царская рыба…

–Да, потому что вода здесь самая чистая, вкусная, даже сладкая. Мы не раз ловили здесь с Виктором Петровичем сымскую стерлядь. Это тоже царь-рыба, иначе ее не назовешь. Стерляди нигде такой нет, как у нас, это особый подвид. Существует предание, что сымскую стерлядь вылавливали специально для царского стола.

–Ну вот, и насчитали мы опять не менее трех видов царь-рыб! Чтобы окончательно разобраться, надо будет продолжить это путешествие с Виктором Петровичем Астафьевым по дивным вашим местам.

–Всегда рад быть провожатым! Ведь Виктор Петрович мне за отца был.

Валентина МАЙСТРЕНКО.

P.S. Дома я заглянула в астафьевский томик и сразу же наткнулась на то место, где называет Виктор Петрович свою царь-рыбу – осетра не поросенком даже и не боровом, а боровищем. "Из остроносой колючки этакое боровище вырастает! – пишет он, – И на каком питанье-то? На морошке, на козявках и вьюнцах. Ну не загадка ли природы?"

Ты добычи не дождешься…


Мы сидим в енисейском доме Василия Нестеровича Сидоркина среди "охотничьих" картин и охотничьих трофеев и продолжаем наш разговор о реке вдохновения – Сыме ( начало в "СГ"№ 59). "Сым подарил нам общение, – говорит Василий Нестерович, – разговоры у костра. Но Виктор Петрович в тайге мало говорил, он больше слушал. Я рассказывал ему истории таежные, многие из которых мне отец рассказал. Астафьев очень любил их и меня подхваливал потом жене: “Вася – хороший рассказчик”. Но я могу только рассказать, а писательство – это особый, Божий дар…"


Черный ворон, я не твой!

–Василий Нестерович, сожалеете о том, что чего-то Виктору Петровичу не рассказали?

–Совсем недавно вспомнил эпизод из моей жизни, который захотелось рассказать Астафьеву. Мой отец и Виктор Петрович, и Александр Иванович Лебедь, очень любили песню “Черный ворон”. Ее замечательно исполняет красноярская группа “Яхонт”. Сергей Селиванов эту песню пел на 50-летии Александра Ивановича. “Черный ворон, что ты вьешься над моею головой, ты добычи не добьешься, черный ворон, я не твой!” – Лебедь сидел, слушал, так слушал, что не забыть мне этого зрелища никогда. Хорошо поет эту песню и красноярский мужской камерный хор под управлением Валерия Рязанова, он не раз бывал на гастролях в Енисейском районе по приглашению нашей администрации. И вот недавно зашел у нас разговор с участниками хора об этой песне, и я говорю им: “А ведь черный ворон мне жизнь спас!”

А дело было так. До армии я работал водителем в поселке Майский на реке Сым. Отца моего Нестера Евстафьевича к тому времени парализовало, он лежал без движения, маме надо было помогать, и после демобилизации я приехал к ним на факторию, стал штатным охотником- профессионалом, зарабатывая этим на жизнь. И настолько был я горячий и сильный, что однажды переоценил свои силы. У меня путик был очень длинный: 30 километров в одну сторону. И вот возвращаюсь я после охоты назад в зимовье, ничего из пищи не взял с собою, ни кусочка сахара, ни даже котелка. Со мной были только топор и спички, настолько я был уверен, что и так одолею путь туда и обратно. Нес с собой добычу – около десятка соболей, а они же тяжелые, каждый до трех килограммов.

И когда уже километров пять оставалось до зимовья, чувствую – теряю силы. Вышел с путика на болото, а оно, как аэродром, хоть самолет сажай, снял лыжи и прилег на них. А мороз был под 30 градусов. И так мне стало хорошо, хотя знал, что нельзя ложиться, так хорошо! И вдруг сквозь тепло слышу, что кто-то кричит и кричит, кричит и кричит, приоткрываю глаза и вижу: ворон надо мною вьется! Снизится, буквально в метре от меня покружит, взовьется и снова ко мне, и все время криком кричит. Я как встрепенулся! Не знаю, откуда взялись силы, встал на лыжи и как рванул от этого места по болоту. А ворон – за мною вслед, он меня еще и провожал с криком. Если б не он, я бы замерз, меня б зверушки растащили, и никто бы следов не нашел. Поэтому к ворону я отношусь с особым чувством, не дал мне погибнуть. Горе-то какое было бы в семье. Видно таков промысел Божий, чтобы я остался жить, а ворон его исполнил.


Я у них ничего не просил

–Да, Виктор Петрович знавал кружение “воронья” и птицу эту не любил. Ваш рассказ его бы заставил крепко задуматься. Что поделаешь, наверное, нужно, чтобы “воронье” кричало, для того чтобы мы не впали в душевную спячку. А какой житейской мудрости обучил вас Астафьев за эти годы общения?

–Ни в коем случае нельзя жить ради сытости. Ведь несложно было бы, если б я задался целью, вместо моего деревянного домика заиметь трехэтажный особняк с подвалами, гаражами. Когда народный артист России Алексей Васильевич Петренко, который дружил и с Лебедем, и с Астафьевым, впервые вошел ко мне во двор вместе с Инной Александровной Лебедь, он спросил: “Это что, заимка?”. “Это мой дом?”, – отвечаю я. Петренко не понял и снова переспросил: “Ты на фазенду нас привез?” “Да нет, это мой дом”, – повторяю я. “Твой дом?” – переспросил он и ничего больше мне не сказал.

У меня нет даже личной машины, и деньги я вкладывал в обучение дочерей, для меня это самое главное. А примером такого спокойного отношения к материальным благам был для меня Астафьев. Виктор Петрович никогда не поучал и не наставлял, как жить. Я просто видел, как он сам живет. Я видел, что писатель с мировым именем живет в такой убогости, в таком доме, в котором даже лифта нет. Что, нельзя было это жилье обменять на нормальную квартиру в доме, где есть лифт, чтобы он не мучился, не задыхался, поднимаясь на четвертый этаж? Чтобы Марья Семеновна не мучилась… Но Астафьев никогда не боролся за сытое, комфортное, или, как говорят сейчас, элитное существование и никогда ничего для себя не просил.

Когда Законодательное собрания края прогремело на всю Россию тем, что отказало писателю Астафьеву в доплате к пенсии, я как раз был в Красноярске, приезжаю к нему в Академгородок, он сидит за столом, супчик кушает. Рука парализованная на подушечке лежит. Встал: “Спасибо, Марья”. Спросил, как дела, и – к жене: “Маня, давай-ка я ему “Пролетного гуся” подпишу”. Это было последняя его прижизненная книга. Вот он, последний его автограф: “Лене, Наташе, Любаше и Василию Сидоркину с поклоном и любовью. Астафьев”. Никогда не забуду, как он подписывал эту книгу. Правой руку взял парализованную левую руку, положил ее на обложку книги, чтобы прижать ее. Подписал, наклонил голову и говорит: “Вася, за что же они меня так, ведь я же у них ничего не просил …”

– Воронье оно и есть воронье… Израненный на фронте, и в самые последние дни жизни не избежал Виктор Петрович новых ран…

–Много он в себе боли носил, изранил сердце, изорвал его на куски. Чем мог, я старался ему помочь. Приехав в Енисейск, вынес на сессию районного совета вопрос о добавке в пенсии писателю-фронтовику Виктору Петровичу Астафьеву, все депутаты меня поддержали, и Енисейский район стал доплачивать к его пенсии семь тысяч рублей. Когда Виктор Петрович умер, я вновь вынес вопрос на сессию совета вопрос о том, чтобы эту доплату получала теперь вдова писателя, тоже бывший фронтовик. И депутаты снова меня поддержали. И Мария Семеновна получала эту добавку к пенсии до последнего времени, пока я был главою Енисейского района. Какое решение примут мои преемники, не знаю.

Понятно, что наше решение вызвало раздражение в Законодательном собрании края, не у всех, конечно, но у ряда депутатов вызвало даже бурю негодования. Но я делал всё искренне. Я никогда ничего у Астафьева не просил, наоборот, старался, чем мог, помогать. Виктор Петрович был для меня больше, чем писатель, он был для меня, как отец, и называл меня всегда по-отцовски: “Вася”. Он был на нашем с Леной венчании, приезжал с Марьей Семеновной. Он поддерживал мудрым советом, как правило, просто, по-отечески. Просил быть осторожным, не лезть на рожон, хотя понимал, что все равно не послушаюсь. Понимал, что когда у человека нет стержня, как у нас говорят, хребтовины, то он становится, как кисель. Такой человек не способен любить, не способен подвига совершить, не способен защитить ребенка, не способен старому руку протянуть. И если такой человек у власти, у него нет другого желания, кроме как царствовать, лежа на боку. И такие руководители без хребтовины, к большому сожалению, есть. Такие Астафьева не любят. Свой карман, свои блага – вот что их волнует, а народ… Он нужен им только на время предвыборной компании…

Мужики, закурить!

–Давайте, Василий Нестерович, от их тщеславной, злобной политической толкотни вернемся на тихую речку Сым.

–Давайте. Встретиться с Астафьевым в Овсянке – это одна встреча. Встретиться с ним в Академгородке – это другая встреча. И совсем другое – встретиться с ним в тайге и увидеть его там совершенно другим человеком. Как-то мы были с ним на озере, выше фактории Сым. Я с Колей Савельевым пошел ягоды собирать, а Виктора Петровича оставили. Приходим, устали страшно, ягоды собирать тяжелейший труд, да еще тащить их на себе через болото, а он порыбачил и уже уху сварил. Смотрим – щука и огромная такая сорожина размером с сизя. “Виктор Петрович, – спрашиваю, – а как ты ее поймал?” “Сам, Вася, не знаю, как. Она заснула, а я за бочину ее зацепил блесной и вырвал”. Сидим, хлебаем уху, и рябчик вдруг засвистел. Виктор Петрович говорит: “Никак не могу его перехитрить. Начинает свистеть, подхожу – он улетает”. Хлебаем уху дальше, а рябчик свистит, там валежина такая, ходит за нею и дразнит. Это уже прямая насмешка над охотником. Виктор Петрович не выдерживает: “Ну все! Меня, главного рябчичника, фронтовика!” Берет ружье – бах! – рябчик упал. Достал его из-за валежины, несет, радуется…

–Мол, мужик я не промах!

–Да. И с какой любовью пишет он о рябчике в своих книгах. В затеси "Крик в тайге" герои тоже удрали от суеты, говорильни о перестройке на реку Сым. Прочту сейчас этот кусочек. "Нас не достанешь! Хозяин колет дрова, кашевар варит рябчиков, жарит рыбу, художник рисует и на всю округу орет что-то радостное, бессмысленное. Я сижу на берегу и, забыв о проблемах соцреализма, глазею на реку, щелкаю кедровые орешки, слушаю рябчика, который надул меня утром, ушел, улетел, и думаю, что, однако, скоро все же я его надую, подманю – и быть ему в ощипе… Вдруг, и здесь, именно здесь-то и вдруг! Загудели моторы на реке, из-за речного мыса вырвались две лодки, чуть не сбив мольберт художника, сильно ударились о берег, и раздался хриплый глас народа, изъеденного комарами, закопченного у костров, заляпанного рыбьей чешуей и возграми: "Мужиики-ы-и! Закурить?" Мы с художником переглянулись и пожали плечами. Гости, недоуменно посмотрев на нас и поняв, что эти городские придурки – некурящие, ринулись на яр, к стану, но хозяин наш и кашевар тоже были некурящие".

Золотая осень Астафьева

–Да, не было такого писателя на Руси до Астафьева и не будет и после него…

–След в душе оставил неизгладимый. Виктор Петрович дорог ведь не только для меня, но и для жителей Енисейского района, которые с ним встречались. Он и сейчас остается с нами. Первое, что мы сделали в районе после его смерти, присвоили имя Астафьева Подтесовской средней школе – первой в крае. Там же в школе стоит бюст писателя, сначала он был изготовлен из гипса, позднее отлили из бронзы. При жизни Виктор Петрович был категорически против каких-либо знаков внимания к его личности, говорил: “Когда умру, тогда и решайте”. Он приезжал в Подтесово, с детьми встречался, они много лет занимаются изучением его жизни и творчества. Здесь же открыт первый школьный музей имени Астафьева. А второй музей его имени появился в родной моей ярцевской школе. Там мы просто обязаны были открыть музей, потому что не только “Царь-рыбу”, но и многие другие его произведения связаны с этими местами, с его жителями. В Ярцево проживают его родственники – тоже Астафьевы. Сын их погиб в Афганистане, похоронен в родном селе…

–Василий Нестерович, я забыла вас спросить, А Виктор Петрович вам книгу “Царь-рыба” дарил, ведь вы тоже ярцевский?

–Вот она стоит на полке. Сейчас почитаем, что он написал. Вот: “Василию Сидоркину на добрую память, а рыбу на закуску. Астафьев. 4 сентября 1989 г. Сым”. Осень он любил. Поэтому название нашего фестиваля было предопределено: “Золотая осень Астафьева”. Он проводился уже дважды, на конкурс выставлялись детские сочинения, стихотворения, рассказы и рисунки на темы произведений Виктора Петровича. В первом конкурсе принимали участие пять муниципальных образований, а во втором уже одиннадцать территорий. Ребята с преподавателями в Овсянку выезжали, устраивали там выставку. В сентябре 2005-го будут подведены очередные итоги "Золотой осени". Представляете, первая премия школьнику победителю конкурса составляет 17 тысяч рублей. Так мы решили.

–Какое подспорье для тех, кому в вуз поступать!

–Все это здорово. Детские сочинения настолько удивительны, что мы хотим издать книгу, куда войдут и иллюстрации ребят к астафьевским произведениям. Макет книги готов. Мы познакомили с ними недавно Марию Семеновну – вдову писателя, и она благословила это издание. Участвовал Енисейский район и в красноярском книжном проекте. С нашим участием издан фотоальбом из архива друга семьи Астафьевых Владимира Алексеевича Зеленова “Мудрость природы! Как долго она продлится?” Там Сым тоже показан, во всей красоте.

Как-то Виктор Петрович был у нас в гостях в селе Погодаево. Там есть школа-интернат, где ребята занимаются народными ремеслами и поделками. И он принял решение, когда еще жив-здоров был, вручить краевую астафьевскую премию – 15 тысяч рублей этим ребятишкам. Так что в Погодаево даже живут астафьевские лауреаты. Его присутствие в Енисейском районе повсюду ощутимо…

Попрощавшись со своим собеседником, я иду по старинному городу Енисейску. Мокрые от весенней мороси афиши приглашают на встречу с одним их почитаемых Астафьевым актеров – народным артистом России Алексеем Петренко, который перед поездкой в Лондон побывал с концертами в Енисейском районе. Он тоже говорил со сцены о том, что человек выше сытости. А когда исполнял песню “Кланяюсь вам пороги, где ступали мои ноги”, у зрителей на глаза наворачивались слезы. И не раз, и не два вспоминал Алексей Васильевич Виктора Петровича Астафьева, который так любил эти енисейские пороги.

А на другой афише я увидела солдатика с детским почти лицом, очень похожим на молоденького солдатика Витьку Астафьева. Так и есть – премьера к 60-летию Победы в Великой Отечественной войне районного народного театра драмы – спектакль “Прости меня”. Это вторая уже инсценировка по произведениям Виктора Петровича Астафьева. Первой была “Черемуха”, которую народный драмтеатр привозил в прошлом году в Красноярск с надеждой, что он когда-нибудь покажет красноярцам весь свой репертуар. Трогательной получилась постановка до слез, а что касается астафьевского духа, то этот спектакль дал фору краевому театру имени А.С. Пушкина, дерзнувшему поставить у себя на сцене “Веселого солдата”.

Я иду по Енисейску, и не покидает меня чувство, что точно переселился писатель в эти места, вырвался из нашей “столичной” суеты туда, где ему всегда рады, где его любят больше и понимают тоже больше, чем в столицах.

Валентина МАЙСТРЕНКО.

Личные инструменты