Sergius of Radonezh

Материал из EniseyName.

Перейти к: навигация, поиск

[править] Сердце, уязвленное любовию Христовой

[править] Преподобный Сергий Радонежский

Все мы, конечно, видели нередко изображаемый символ — сердце, пронзенное стрелой. Это сердце уязвлено. Человек уязвленный — ранен. Мы видели раненых. Рана бывает такая, что человек в ужасе бежит от наносящего ее. А бывает и иная. Бывает рана такая, что уязвленный уже никак не может отступиться от ранившего. Это — язва сердечная от стрелы, пронзившей сердце.

Сегодня вся наша Россия чтит память великого Божия угодника — преподобного Сергия Радонежского. В кондаке — кратком песнопении, живописующем образ преподобного Сергия, говорится: «Христовою лю- виюуязвився, Преподобие...»

- Христова любовь — это что? Это та любовь, которою Сергий возлюбил Христа? и это та любовь, которою Христос возлюбил Сергия?

Божественный стрелок оттуда — с неба — запустил стре лу, и эта стрела пронзила сердце Радонежского чудотворц Это любовь, которою Христос возлюбил Сергия. Этой любовью Сергий был ранен. Эта стрела пронзила его сердца

— Как это случилось?

— О, и не однажды!

Житие Преподобного большинству из нас хорошо знакомо. Позволю себе напомнить некоторые случаи, когда Небесный стрелок попадал в это сердце. Известно, как в 1314 году боярыня, женщина знатная, благочестивая, стояла в храме во время Божественной литургии по обычаю ли того времени, по своей ли скромности в притворе, и там молилась Господу. Она пришла заранее, все шло по установившемуся в поколениях порядку. И вдруг, перед чтением Святого Евангелия — дет­ский крик. Евангелие читают, а тут ребенок кричит, как от резкой боли. Многие невольно оглянулись туда, где за­кричал ребенок, правда, никого не увидели. Когда начали петь Херувимскую песнь, приступая к таинству, опять этот же крик нарушил благоговейную тишину и сосредоточен­ность. Опять оглядываются. Невольно их взоры скрещиваются на той женщине боярыне. А когда уже по совершении освящения Святых Даров, священник вознес их, возглашая: «Святая Святым» — вновь этот крик. Подошли несколько человек к этой женщине и хотели ей помочь, , как-то уладить с ребенком. Она, потрясенная и смиренная, опустив глаза стоит — ребенка нет. Нет, он есть — только в ее утробе, он еще не родился. И там, в утробе материнской, трижды Божественный стрелок поразил сердечко, Уже бьющееся, но бьющееся еще в утробе матери. Этого мы не можем никак объяснить, но это было.

Так бывает' не с каждым. Это бывает редко. Господь избрал этого младенца и поразил его еще прежде, чем он Родился. Этот младенец еще только родится, а уже будет Раненым. Родовая травма. Раненые не для всего годны. В наше время мы их называем людьми с ограниченными возможностями. Этот младенец был раненым, когда только родился. Судя по всему, для этого мира он будет малопригодным. Едва ли из него получится хороший боярин, или полководец, или кто-либо иной. Эти возможности в нем уже ограничены. Родился раненый ребенок. Христовою любовию уязвився, Преподобие.

Да, это великая тайна Божественной любви. Может быть, некоторые скажут:

— Ну это же точно не про меня.

Как знать. Когда мамочки так смело бегут, регулируя и планируя свою семью, освобождаться от ненужного бремени, возможно, что стрела Христовой любви уже пронзила это сердце. Сердце, которое ты сейчас хочешь прон­зить мечом металлическим и выскрести его оттуда. Не всегда бывает так, чтобы трижды за литургией раненый громко вскрикнул. Раненые однако же кричат неслыш­но для этого мира. Эта рана наносится многим, и не нам судить, может, всем. Христова любовь, она касается уже плода в утробе материнской. Уже там эта стрела насти­гает еще не родившегося, но уже существующего. Уже бьющееся сердечко поражается стрелой Божественного стрелка Христа.

Вот уже и отрок, и учиться пора. В семье всего три брата. Старший и младший, Стефан и Петр, учатся вполне успеш­но. Там были и другие мальчики, понятно, боярская семья. Таковых учили и в те времена, и неплохо учили. Правда учили не по тем букварям, где «мама мыла раму», а учили по тому букварю, где «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», по Псалтири, по священным текстам. А у этого отрока, которого тогда еще звали Варфоломей, учеба не шла. И сейчас в каждом классе есть дети, у которых учеба не идет. В каждом классе есть троечник, к сожалению, бы­вает и хуже. Правда это уже не от ума, а от тунеядства, или от родительского не попечения. Однако, здесь не было ту­неядства, было и родительское попечение, а успешности не было, скажем, по-нашему, троечник. Не шла учеба, не мог он взять эти святые книги и читать их должным об­разом. И отрок печалился о том, что учеба не шла.

На первый взгляд — ничего особенного, все так просто, буднично, обычно. Однако если всмотреться, если вслу­шаться в эту печаль неуспевающего отрока — это была очередная рана, которую нанесла ему Христова любовь. Он так хотел читать слово Божие и не мог. От того ли пе­чалился, что не успевал, или от того печалился, что слово Божие, что святые страницы остаются ему недоступны. Вот эта печаль неуспевающего — это была боль от раны, которую нанесла Христова любовь. С этой раной послали его за конями, как некогда Саула за ослицами. Он выполняет отцовское поручение и видит старца в священнической одежде. По всему пресвитер-монах, в куколе схимническом, молящийся под деревом, под дубом. И уязвлено сердце отрока — ведь он так не мо­жет! Бередит рана, неудовлетворенная любовь. Он любит Христа, а слово Христа за пределами его возможностей. Он человек с ограниченными возможностями, он ранен.

Когда мы сейчас кричим на неуспевающих, то, может быть, иногда надо приостановиться, а может это рана, на­несенная Христовой любовью? Надо еще уразуметь смысл происходящего.

Заговорили отрок и этот странствующий пресвитер-монах. И отрок, расположившись, открыл ему свою пе­чаль, открыл ему рану своего сердца. Христос поразил это сердце. Христовы слова далеки и недоступны, скор­бел отрок, печалился. И тогда этот монах дает ему ма­ленькую частичку просфорки и предлагает ее скушать.

— А то он просфоры не ел!

— Но теперь съешь вот эту и получишь желаемое. Преподобный благоговейно вкусил частичку просфоры.

А потом благовоспитанный мальчик не отпустил этого странника, а повел его домой. Тот сказал родителям, что великим будет ваш сын, но в чем — это покажет будущее. Только на следующем же уроке он взял тогдашний букварь. Это был Часослов. Он стал ровно, красиво, легко читать псалмы третьего часа. — Блаженный отрок, когда больше уязвилось твое серд­це? Тогда ли, когда ты читать не мог, или тогда, когда читаемые слова, как река, потекли из твоих уст? — И тогда, и тогда. И то была рана любви Христовой, и это тоже. Раненый этой любовью, он не может теперь оторваться от книг, в которых ему открывается целый оке­ан Христовой любви.

Вырос, но он же раненый. Из него из раненого едва ли получится толковый боярин, толковый хозяин, на что так рассчитывал его отец. Едва ли из него получится славный ратник, поражающий супостатов на поле бра­ни. Едва ли из него получится толковый купец, который бы как тот Афанасий ходил за три моря. Он ранен Хри­стовой любовью и ничего другого, кроме Христа, уже не хочет. Его влечет к Нему, к Тому, Кто его ранил. Сердце тянется туда, откуда пущена стрела. Он хочет в монастырь, и даже не в монастырь. Он слы­шит шум леса и видит одиночество в дремучей чаще, где уже никто и никак не отвлечет от возлюбившего его Христа. Как невеста к жениху, так хочет он ко Хри- ? сту, но родители — старые. Родители благоговейно от­неслись к желанию сына. Однако же другие два брата! уже создали свои семьи, и только на него было упова­ние, что он досмотрит их старость. И вот этот раненый, уж как получалось, как мог, но он остался с родителя­ми. Родители, действительно, были немощны и скоро ушли в мир иной.

Теперь этот раненый, уязвленный Христовой любовью, потащился, побрел. Кто-то, на него глядя, сказал бы «куда глаза глядят». Но не куда глаза глядят, а куда сердце влек­ло, — ко Христу. Христовой любовию уязвився. Он побрел в радонежский лес. Многие из нас там были, однако, мы должны понимать, что тогда там было не так. Тогда туда не ходила электричка, что от Москвы до Александрова. Не было еще и площади трех вокзалов, и не было никакого Сергиева Посада, а был лес и еще раз лес, а за этим лесом опять лес. И вот туда сердце, раненное Христовой любо­вью, увлекло его.

Как счастливы новобрачные, когда уже не мечты, не желания, не намерения, а когда — пришло. Когда детство, друзья и родительский дом оставлены и уже нет нико­го, когда есть только он и она. Как счастлив бывает чело­век в этой своей первой любви. И вот в Радонежском лесу Он, уязвивший это сердце, и она, душа юного отшельни­ка уязвленная, раненная Христовой любовью. И они вдво­ем. И Радонежский лес превратился в брачный чертог, где юная душа, сочеталась с Тем, Кто ее уязвил. А потом мы все знаем, что бывает. Потом бывают буд­ни семейной жизни с их нудностью, долготой, трудностью и много-много с чем. Здесь все было точно также. Вели­кая радость святого сочетания с Уязвившим Своею любо­вью Христом даруется новоначальному. Она даруется этой чистой душе, сочетающейся с Возлюбившем ее, а потом будничные труды реальной жизни. И дальше у него было скажем так, далеко не до духовной романтики. Гнали его оттуда и бесы, и люди. И нашли его там, и один не остался, а потом дети пошли, как бывает. Рождались один за дру­гим духовные чада, уже двенадцать братьев свои кельи в°круг его кельи построили. Потом и того больше, а там, Как всегда, всякое было.

Никогда не исцелялась эта душа. Однажды раненная,| она всегда кровоточила. Никогда не проходила эта лю­бовь. Страсти проходят. Кстати, бывают и духовные стра­сти. По духовной страсти мы готовы мир перевернуть! а главное, ведь с этого и начинаем, начинаем мир переворачивать. А потом, как огонь, прогорает, остается зола. И где ревнитель?

Вчера был на всех службах, теперь уж полгода как! нет. Неужели сгорел?.. Бывают и духовные страсти, они| не от Бога.

Христова любовь поставляет нас на колени, она исто­чает из нас раскаяние, требует от нас чистоты, которой у нас нет, о том скорбим и очищаемся и это все нелегко. Христова любовь, которою уязвляется сердце, она требует этой любовью делиться. И он не очень рад был, когда! появились первые ученики, но этой любовью надо де­литься, и он делился ею щедро. И ни разу он не сказал: «Как вы мне тут мешаете, я же Христов, я хочу быть со Христом». Любовь, уязвившая сердце Преподобного, вос­пламеняла сердца тех, кто был рядом с ним.

Однажды, уже в преклонных годах, святой старец, преподобный Сергий, стоит в алтаре, совершает Боже­ственную литургию, всё — как обычно. Послушники были и братия, молящаяся в храме, и такие знакомые слова, произносимые одно за другим. Подошло время, когда! надо приступить к Святой Чаше. Божественный стрелок опять пустил стрелу и дивный огонь воспламенил­ся на престоле, обошел вокруг, это видели находившиеся в алтаре, и вошел в Чашу, когда Преподобный поднес ее к своим устам. И причастился он огня, огня Божествен­ной любви.

Но это же опять не про нас: у нас так не бывает.

— А вы поверите, бывает.

— Бывает! Только нашими глазами мы этого не ви­дим. А Божественный огонь — он нисходит. Огненные языки Духа Святого низводятся. Это стрелы любви Бо­жественного стрелка Христа, крестящего нас Духом Свя­тым. Этот огонь наполняет Чашу, и от этой Чаши мы при­емлем дар Божественной любви. Уста наши прикасаются к нему, точно так же, как уста Преподобного.

Даже земной огонь жжет одинаково и того, кто его видит, зрячего, и того, кто не видит, незрячего. И пусть скажет незрячий: «А какой еще огонь — я его не вижу?» Вскрикнет он от одного прикосновения к нему! Боже­ственный огонь обычно мы не видим, но от этого он не перестает быть огнем. И каждый раз, когда мы при­ступаем к Святой Чаше, уязвляется наша душа Христо­вой любовью.

Мы порой скорбим: ну, где же моя любовь ко Христу? Ее так мало! Я подхожу к Чаше с каким-то рассеянием и подготовился не так, как бы хотелось, да тут еще кто- то мешает рядом. Так речь и не идет о моей любви ко Христу, а о любви Христа ко мне. Его любовь уязвляет мое сердце, и после этого я ранен. После этого я уже не могу нормально ходить и все делать. После этого в мире я очень ограничен в своих возможностях. Многое, что делает и чем хвалится этот мир, я не могу и не хочу. Это дивное и святое состояние дарит нам Господь. Когда стрела Христовой любви пронзает наше сердце, попробуй пойти и сделать грех, попробуй накричать, по­пробуй обидеться. Попробуешь, и не получится. Когда Христова любовь уязвляет сердце, грешить невозможно.

Мы с вами слишком крепкие и здоровые хлопцы, по­этому у нас грешить получается. А вот когда Христо­ва любовь уязвит наше сердце, тогда уже невозмож­но. Не столько наша борьба с грехом дает нам от него освобождение, сколько любовь Христа, которая пора­жает наше сердце. А поэтому стань мишенью Божьей, пусть стреляет! Пусть эта стрела Божьей любви достигнет моего серд­ца, из которого исходят злые помыслы, убийства, кражи,; прелюбодеяния и все остальное, как сказано в Еванге­лии. И раненое сердце, оно уже не сможет все это де­лать. Пораженный Христовой любовью, с этой стрелою в сердце, уже не хочет больше ничего.

Преподобный Сергий не был крестьянским парнишкой, которому на роду было написано копать огород у свое­го барина. Это был человек, которому открывались все виды блестящей карьеры, какие на то время существо­вали. Он этого ничего не захотел. Уязвленный Христо­вой любовью уже и не может думать о другом, не отвле­кается ни на что другое. Все остальное перестает быть и волновать его душу.

Другой, тоже уязвленный Христовой любовью, гово­рил, что не хочет ничего знать кроме Христа и притом распятого. А все остальное? «А все остальное, — он ска­зал,— почитаю за сор».

Дорогие, ну, сколько мы еще с вами будем этими му­сорщиками, которые копаются в мусоре? Уязвленный Христовой любовью, он уже ничего другого не хочет, у него одно желание и одно устремление. Уязвленный Христовой любовью не может грешить, не может же­лать чего-то другого, кроме Христа. А что с ним слу­чается, когда он достигает Уязвившего его? Сколько у нас девушек, которых достигла любовь молодого че­ловека — а потом? А потом через год, через два, через десять — полное разочарование. А я-то думала... а я-то надеялась... — и что? И никакого счастья и никакой ра­дости жить с этим человеком уже нет. Что-то произошло глубинно не так. Прогорела очередная страсть, опять по- гухший костер, оставивший только кучку золы после себя.

Если на золотой свадьбе спрашивают: «Когда вы лю­били друг друга больше — тогда, 50 лет назад, или сей­час?», то супруги, морщинами покрытые, медленно и не­ловко передвигающиеся, смотрят друг на друга как тогда, полвека назад. Разве мы понимали тогда, что такое лю­бовь, это же было всего лишь начало.

— А потом?

— А потом любовь росла. Без мудреных слов — счастье.

— Что такое счастье?

— Это с частью. Они имели друг в друге часть.

Уязвленный Христовой любовью имеет часть со Хри­стом; больше того — Христос имеет часть с уязвленным! Такая любовь не иссякает. Она не вспоминает: как же не­когда было хорошо! Батюшка у нас был тогда хороший, и в храме все было не то, что сейчас. И я был какой-то не такой, и другие были не такие, и как-то всего хоте­лось и желалось.

— А теперь?

— А теперь по будням ненастье и в праздники дождь, и радости никакой. Это — когда не уязвлен сердцем. Уяз­влен, но только быстренько с этой раной справился, ума хватило стрелу удалить, а самому выздороветь.

— А потом?

— А потом счастья никакого. Живи себе здоровень­ким. Исцелился от Христовой любви. Затянулась рана, больше не болит.

Христовой любовью уязвленный счастлив. Букварь преподобного начинался не «с мамы, которая мыла Раму», а с «блажен муж». Счастлив муж, и это счастье, это блаженство — состояние души уязвленной любо­вью Христовой, которой Христос обладает. Нет, не мы Им обладаем! Когда доы пытаемся овладеть Христом у нас плохо получается, надо сдаться — пусть Он овла­деет мною. Пусть будут не мои героические дела, с по­мощью которых я Его достал, а моя немощь, моя неза­живающая рана. Он мною овладел.

— А я?

— А я сдался.

Христовой любовью уязвлен преподобный Сергий. Уже не может жить во грехах, уже не может хотеть чего-то другого. Счастлив, с частью во Христе, «блажен муж». Мы все видели образ сердца и стрелу, пронзающую его. Пусть это будет мое сердце, пусть это будет стрела Христовой любви, пусть это будет моя никогда не зажи­вающая рана.

После службы народ подходит к целованию креста. Вот оче­редной прихожанин, врач-кардиолог. Глаза блестят и дрогнув­шим голосом: «Батюшка, пусть никогда на сердце не зажива­ет рана!»

Протоиерей Геннадий ФАСТ

Личные инструменты